Интересное

  Лето было в разгаре. Синее небо, зеленые деревья, полураздетые люди. Лето в Сибири невозможно сравнить с летом в каком-нибудь Индокитае. Здесь люди ждут лета, как манны небесной, потому что многомесячная суровая зима всех успевает достать своей невыносимой необходимостью.

  Я жил тогда с молодой женщиной, не знающей себя и котом. Кот был молодой – полтора года от роду, наполовину сиамский. Сильный, любознательный, песочный, с черной, как водится у сиамских, мордой. В самом расцвете жизни. Мышцы перекатывались по телу. Прыгал с места вверх на два метра.

Кто бы мог подумать, что сбудется. Георгий Данелия как в воду глядел. 

«Их выкорчевали, а облысевшую дачу продали, как и ту страну, в которой мы с дедом тогда существовали».


«<…> всеми теми, кто вслепую блуждал в параллельных мирах Гомера, Мильтона, Данте, Гете, Джойса, Достоевского, пил дешевое пиво, водку и вино, обсыкая и облевывая потом близлежащие подворотни тоскливой действительности».


«Раскольников мог бы мне позавидовать. В данном случае терзаниям вряд ли нашлось бы место в его высокоорганизованной душе».

«Вечер. Дождь. Грязь. Низкое небо. Деревья обнажены. Чертово межсезонье. Кривобокие гнойно-желтые и кроваво-красные «хрущевки» равнодушно наблюдают за нашим провинциальным бытием. Русские парни в кепках и спортивных трико, их девушки с грязными волосами и надписями на сумочках вроде GUCCI и PRADA».

«Слова продолжали вываливаться из моего искривленного рта красными ошметками внутренней жизни, на пол – в никуда».

<...> Решать одновременно две задачи, отрицания и утверждения, – вот путь, открывающийся перед абсурдным творцом. Он должен сделать красочной пустоту.

У меня в сердце есть синяя птица, которой хочется выбраться на волю, но я для нее слишком крут, я говорю, оставайся внутри, я не собираюсь

показывать тебя никому.

У меня в сердце есть синяя птица, которой хочется выбраться на волю, но

я заливаю ее виски и вдыхаю сигаретный дым и ни шлюхи, ни бармены, ни продавцы гастрономов не знают, что она есть внутри.