Кофе и Кафка

Весь день ничего особенного не происходило. Я занимался финансовыми делами, встречами, переговорами и разговорами – в общем, всем тем, что требуется для того, чтобы еще какое-то время оставаться на плаву. Мне мало что доставляет удовольствие в обыденной жизни. Оптимальным является как можно меньше зависеть от людей и обстоятельств, устраиваемых ими. Но день этот подходил к концу. 

​Я устал бороться и хотел хоть на какое-то время избавить свою голову от назойливых мыслей о заработке. Видимо, я не столь просветлен, чтобы жить в нищете, сублимируя свои низменные желания в высокие духовные практики. Внутренней свободы во мне через край. Не хватает лишь денег, дабы свобода эта не упиралась в стену телесных потребностей. Элементарных вещей, которые нужны тем, кто не в силах оставить суетный мир, заперев либидо и прочие естественные и по некоторым меркам греховные необходимости в монастырскую келью.

Рабочее время закончилось. Люди начали выползать и вываливаться из своих работ. Они запихивались в личные авто и общественный транспорт (кому как подфартило), чтобы как можно быстрее попасть к своим супермаркетам, к своей еде, к своим детям, женам, мужьям, кошкам, собакам, хомячкам, тараканам, диванам и унитазам... Усталый город заполонили пробки.

​Я поставил машину, решив пройтись пешком. Мне некуда было спешить. Меня никто нигде не ждал. Ранняя сибирская весна уже баловала теплеющим солнцем. Повсюду грязные кучи снега, собачье дерьмо и мусор. Так дошел до книжного магазина, расположенного в подвальном помещении. Книжный магазин по старой привычке встретил меня множеством немых слов. Понятно, что через какое-то время книги перестанут быть книгами, как общение перестало быть теплым. Я бродил вдоль стеллажей, поглядывая на имена писателей. Мои часы тикали. Чужие слова заплывали в рот. Множество слов. Я остановился на Кафке: последнее издание каких-то его дневников.

Когда я выбрался наружу, небо уже окончательно затянулось чернотой. Кафка покоился в кармане пальто. Кабак не заставил себя долго ждать. Я заказал кофе нам обоим. Мы разговорились.

– Знаешь, я все время наблюдаю за внутренним и внешним. Вот я прохожу по своему двору с пакетом продуктов в руке, думаю о планах на завтра... Но другое мое «я» шепчет в это время, что и двор, и машины, и чьи-то окна, и предстоящий ужин, и планы, и все на свете – чушь. Я вдруг останавливаюсь и понимаю, что умру. И что все они за этими окнами тоже умрут, как и я. Каждый в свой срок. А мы тут все обустроили, прижились. Суетимся, в очередях киснем, геморрой лечим, детей рожаем – в общем, живем. Иногда мне не хочется видеть следующий день. А бывает, даже страшно представить, что день будет, а меня в нем – нет. Умирать не хочется. И это немного странно. Потому что именно в этом нежелании есть понимание необходимости смерти и вообще окончательности. Вроде как понарошку живу. И нервы, и проблемы мои – пыль на общей нашей дороге. Но приходится идти дальше, чтобы потом запереться в какие-то стены и там ждать конца фильма, ночи или, может быть, жизни.

– Я понимаю, о чем ты; это врожденный порок, как порок сердца.

– Что-то и впрямь болит в груди.

– Не обращай внимания на боль, пока можешь терпеть, а когда не сможешь, все закончится.

– Как-то невесело это…

– Постоянно радоваться могут либо идиоты, либо вконец отчаявшиеся люди.

– Хорошо быть идиотом.

– Хорошо быть тем, кто ты есть. Других вариантов все равно нет. Наше бытие определяет сознание и наоборот. Человек без ног не может выбрать для себя бег трусцой. А человек с ногами может не ценить даже половины того, о чем мечтает безногий. Например, встать утром с постели. Все очень просто: мы заключены в том, в чем стали заключены, и только в этом заключении свободны.

–Свобода в заключении – уже несвобода.

– Наша свобода может осуществляться лишь с осознанием собственной несвободы. Иначе говоря, полная свобода может быть только в мыслях, то есть в сфере метафизики.

– В мечтах.

– Именно.

– Выходит, что остается только смириться…

– И вобрать в себя все, что дано. Свобода – мечта. А творчество максимально приближено к мечтам и поэтому является наибольшим проявлением свободы.

– И так жить всегда?

– Не существует понятия «всегда», существует – «какое-то время».

– Да, я в курсе данного факта. Ладно,пойду отлить.

– Твоя клетка уже давно ходит за тобой по пятам, – сказал Кафка и улыбнулся.

Я промолчал, ухмыльнулся и пошел к своей цели мимо людей, что сидели за столиками, поглощая курицу, гамбургеры, пиво, салаты и что-то еще. Я проходил сквозь глаза, рты, ноздри, волосы, груди и ляжки. Их не касающиеся меня разговоры покалывали. Музыка играла. Официантки суетились с заказами; их бытие обосновано свободным выбором – надо. Вопросы самосознания их не печалят.

Когда я вернулся, Кафка был на том же месте. Он пил черный кофе, смотрел в пустоту и думал о чем-то неизмеримо большом и одновременно маленьком.

Конец.

Сергей Садовничий

 2012. 

Иллюстрация: кадр из фильма Джима Джармуша «Кофе и сигареты». В кадре Том Уэйтс и Игги Поп.