Интересное

  Лето было в разгаре. Синее небо, зеленые деревья, полураздетые люди. Лето в Сибири невозможно сравнить с летом в каком-нибудь Индокитае. Здесь люди ждут лета, как манны небесной, потому что многомесячная суровая зима всех успевает достать своей невыносимой необходимостью.

  Я жил тогда с молодой женщиной, не знающей себя и котом. Кот был молодой – полтора года от роду, наполовину сиамский. Сильный, любознательный, песочный, с черной, как водится у сиамских, мордой. В самом расцвете жизни. Мышцы перекатывались по телу. Прыгал с места вверх на два метра.

Дед никогда не отпускал меня купаться одного. Обычно мы шли с ним вместе по горячему песку до самого Тобола. Я часто снимал шлепанцы, чтобы идти босиком, но на самых солнечных местах песок был таким раскаленным, что приходилось искать прохладную поверхность. Как правило, на дачных улочках в центре дорог всегда росла трава, и я шел по ней. Она была мягкой и прохладной. Каждому ребенку, да и вообще любому человеку, необходимо походить по летней траве босиком: это одна из тех вещей, в которых, безусловно, проявляется истинная и невообразимая красота жизни. Ничто не сравнится с тем, как опаленные летом ступни утопают в прохладной мягкости зеленой травы.

Знаешь, в тот день, когда я встретил тебя, мне бы стоило быть слепым.

Борис Гребенщиков

  Это была женщина, красивее которой нельзя представить. Лицо мраморной чистоты – изваяние без единого изъяна. Тонкие брови. Таинственный свет больших правдивых глаз, обрамленных густыми ресницами. А волосы… О, какие это были волосы! Черные как смоль, они спадали с плеч так, как спадает ночь на усталый день, пряча под своими могучими крыльями наши страхи.

  Женщина степенно вошла в мой дом. Я поинтересовался, кто ей нужен.

Весь день ничего особенного не происходило. Я занимался финансовыми делами, встречами, переговорами и разговорами – в общем, всем тем, что требуется для того, чтобы еще какое-то время оставаться на плаву. Мне мало что доставляет удовольствие в обыденной жизни. Оптимальным является как можно меньше зависеть от людей и обстоятельств, устраиваемых ими. Но день этот подходил к концу. 

Холод. Перрон. Московская область. Я стоял на потрескавшемся, зацелованном лужами осени асфальте. Рядом со мной находились озабоченные бытием, замерзающие и курящие люди. Они переминались с ноги на ногу в ожидании электрички.

Трудно думать, когда холодно, и я почти не думал. Просто стоял, мерз и смотрел в серо-бетонную даль убожества, периодически озираясь на людей, что обступили (так иной раз казалось) меня со всех сторон. Наконец вдалеке забрезжил огонек электрички. И вот она остановилась. Зеленая, грязная… ее двери распахнулись ненадолго. И мы всей толпой устремились внутрь, толкаясь, раздражаясь, наступая друг другу на пятки. О, как же мы все любим друг друга!

Я уселся на деревянное сиденье у видавшего тысячи глаз окна. Осень злобно скалилась мне по ту сторону стекла, как бы говоря: я тебя всё равно достану, малыш! Я оскалился ей в ответ. Электричка тронулась. Вокруг — привычные полунищие русские люди. Мы все едем в Москву. Работать, воровать, любить, а кто-то наверняка умирать. Вставил наушники. Настроился на классическую волну по радио, теперь Вивальди пилил мои нервы. Интересно, где у Вивальди была осень, когда он создавал ее?